3. МНОГОМЕРНОСТЬ ФЕНОМЕНА СОЗНАНИЯ

Мы, фактически, установили, что, в силу особого положе-
ния чувствующих и сознающих существ в системе природы,
процессы наблюдения и знания обладают необратимостью-
такой, что мы не можем после того, как они совершились,
вполне объективно, в смысле классического правила, извне
наблюдать мир, в котором продействовали или были <задей-
ствованы> схемы феноменального прощупывания, испытую-
щего движения и который в этих последних зафиксиро'вался
в смысле возможного источника нашей информации о нем.
Короче, можно выразить это та<: мир не может вернуться в
прежнее положение, и поэтому мы не можем знать о том, ка-
ким он был до того, как он уже измерялся, уже восприни-
мался, уже наблюдался. А под сомкнувшейся волной необ-
ратимости лежит определенный пробел, определенная пус-
тота или дыра, которую 'мы не можем, повторяя операции и
игнорируя индивидуальность и неделимую целостность ре-
зультирующих явлений, пройти. Или, что то же самое, не мо-
жем разложить промежуток некоторым непрерывным обра-
зом, та'к, чтобы мы могли, сохраняя тождество предмета или
объекта высказываний, пройти от одной точки наблюдения
к другой в непрерывном реальном пространстве и времени
локализации физических событий. Именно необходимость (и
можно напомнить рассуждения Нильса Бо'ра, к этому фак-
тически относящиеся) мыслить в терминах завершенных и
законченных явлений (с их уже установившейся сис-
темой отсчета и неизбежной амплифицированностью) нала-
гает ограничения на возможности детерминистического или
причинного описания в этой области.

Теперь сделаем из этого вывод, который послужит нам в
дальнейшем. Появление зазора, лежащего за необратимостью
фактов, зазора, в который мы не можем выйти из какой-ли-
бо внешней системы отсчета (и в который можем лишь фе-
номенологически сдвинуться), означает, конечно, что мы воз-
мутили следы необратимо продействовавших взаимодейст-
вий. Именно с этим (если мы придерживаемся исключитель-
но классических правил исследования) связана потеря объ-
ектами естественности в смысле выплеска неконтролируемых
38

сил и процессов в этой области. Но в жизни самих об ъ-
е.ктов это означает не просто пробел нашего понимания и
описания (выражающийся в нарушении аксиомы Эвдокса),
но и продуктивность <непонимания>, его реальную материа-
лизацию (а фактически - нашей конечности, ибо, в смысле
различения внешнего и внутреннего, мы по определению име-
ем дело с особыми двойными, кентаврическими объектами).

Действительно, что значит в данном случае <естествен-
ность> объектов или, наоборот, их <неконтролируемость>,
<потеря естественности>? Если мы вдумаемся, что значит
термин <естественное> в том виде, ка'к он сформулировался
в натуральной философии XVII и последующих веков, то мы
увидим, что под <естественными силами> имеются в виду та-
кие силы, правила конструкции которых известны и могут
быть заданы и действие которых однородно и универсально
прослеживаемо по точкам их проявления в пространстве и
времени (при исключении всего внешнего им, трансцендент-
но и дискретно вторгающегося). Следовательно, <естествен-
ными> называются такие объекты, в пол,ное описание кото-
рых мы реально можем не допустить никаких, как выразил-
ся бы Кант, инородных сил или субстанций. Иными слова-
ми - н которых нет никаких отрезков, инородных непрерыв-
ным образом организованному опыту, такому, что мы можем
в нем контролировать их проявления, ни в одном пункте не
встречаясь со знанием или содержанием, которое не было бы
нами самими произведено. Это фундаментальное правило
всякого физического наблюдения и физической теории, опыта.

В приведенном же случае мы имеем дело как раз с об-
ратным эффектом. И в качестве свидетельства я приведу два
простых, даже не примера, а выражения, которыми пользу-
ются физики. Вот одно из них, явно нелепое, но нелепо оно,
скорее, в смысле фрейдистского симптома, т. е. выражает
другие, вполне серьезные вещи. Я имею в виду так называе-
мую <свободу> или <свободу воли> электрона. Само прояв-
ление такого словосочетания, которое радикально противо-
речит самим основам физического мышления, есть просто
симптомальное выражение того обстоятельства, о котором я
говорил выше, а именно - мы не можем непрерывным обра-
зом (настолько, что даже понятие траектории теряет смысл)
проследить движение электрона; и вся физическая ситуация
такова, что некоторые физические процессы кажутся нам бо-
лее понятными, если мы припишем электрону знание, что он
якобы прикидывает, какую дырку двух решеток пройти, зная,
какая из них закрыта, какая - открыта. Иначе наблюдае-
,39

мый эффект представляется необъяснимым. Но этим Мы до^
пустили <свободу воли> электрона, т. е. что. он может экра-
нировать себя, осознавая свои состояния, и подсовывать нам
для за,ключения выбранный им эффект (то, что он ведет се-
бя <неестественно>, самопроизвольным образом, означает
лишь, что в смысле трансцендентального правила, не нами
произведено содержание нашего знания). Тогда физику мы
должны были бы строить на методе угадывания внутренних
волений электрона, что явно нелепо.

Второе выражение - уже не нелепое, но просто драмати-
ческое. Оно принадлежит Эйнштейну. Рассуждая о разнице
интеллектуального стиля между квантовой механикой и тео-
рией относительности, он говорил своим оппонентам (кото-
рые придерживались вероятностной точки зрения, т. е. такой,
которая физическому знанию отводит роль знания вероятно-
сти того, что мы можем узнать о физических событиях в ка-
кой-то момент времени и месте наблюдения, а не знания то-
го, что в действительности происходит на самом деле): <Бог
не играет в кости>. Если вдуматься в эту фразу, то она - бо-
лее изящное и грамотное выражение того, что я говорил, ког-
да применял термин <предельный луч понимания>. Ведь в
классической науке физическая связь вещей - это еще и не-
который образ вынуждения пониманием, которое как бы не-
прерывно держит в своем луче эффект, получающийся в ре-
зультате действия причинной связи. И предмет не может со-
держать по дороге к результату пустот. Мы как бы знаем о
нем в бесконечной детализации и подразделении. Мы долж-
ны быть уверены, что если мы будем производить подразде-
ление, детализацию, как говорит Нильс Бор, то мы в каждой
точке любой детали будем обнаруживать тот же самый пред-
мет, с тем же самым способом действия. Это означает, что
между тем, что действует, и тем, что получается в результа-
те действия, нет никакой пустоты, а есть непрерывность. А
бог, играющий в кости, не знал бы ведь, какой стороной вы-
падает .кость. Следовательно, между определившимся выпа-
дением кости и божественным по.ниманием (а <божествен-
ное понимание> есть просто метафора того, что я называл
предельным пониманием или гипотетически максимально,
предельно мощным интеллектом, если употребление слова
<Бог> кого-нибудь смущает), прервались нить понимания,
луч предельного обусловливания, на кончике которого висе-
ла в точке пересечения единственная (уникальная) физичес-
кая характеристика или определенность результирующего фи-
зического явления, состояния. Таким образом, образ <Бога,
играющего в кости>, т. е., с одной стороны, предельно пони-
40

мающегб, а с другой стороны - отделенногб непроницаемым
пробелом в своем понимании от своего же акта бросания кос-
тей и его результата, есть <невозможная вещь>, то, что нем-
цы красноречиво называют LJnding. Но ситуацию он харак-
теризует хорошо: пустота, в которую мы не можем зайти бес-
конечно дробным подразделением причинной связи в реаль-
ном пространстве и времени, окружает как раз нашу точку
пересечения, когда мы растягиваем ее в ка.кое-то измерение
под эмпирическим актом опыта, под знанием как явле-
нием. И в то же время произвольно детальное подразделе-
ние причинной структуры есть основное, фундаментальное
допущение классического физического мышления.

Существенным процессом, из которого мы теперь должны
извлечь следствия для проблемы рациональности в области
позна-ния сознательных и культурных явлений, и является
для нас ка.к раз тот, который мы описывали как потерю объ-
ектами <естественности>, в смысле правил нашей способно-
сти объективного их познания (т. е. если в нашей картине
объекта мы оставляем место для чего-то произведенного в
ней совершенно инородными силами, то мы эти объекты не
понимаем, они <неестественны>, <мистичны>, <трансцендент-
ны>, <иррациональны> и т. д.). Ибо выплеск рационально не-
контролируемых сил и процессов, происходящий в зазоре
этой потери, а она неминуема, если происходит указанная
выше <растяжка>, сам есть реальное событие, естественно-
материальный ход вещей (как и <растягивание> происходит
в самой действительности, а не есть только процедура ана-
лиза). В области сознательных объектов именно эта являет-
ся типичной. И тогда интересные вещи развертываются в
строении нашего <внутреннего> идеального универсума, в
общественной жизни, в идеологии и т. д., если, конечно, учи-
тывать (по определению сознательных объектов, в отличие
от физических) независимые действия и элементарную неот-
делимость <сознания> в самих мировых началах, в следах
необратимых взаимодействий.

В силу феноменальной полноты как разрешения нашей
конечности, эти выплескивающиеся или флуктуирующие и к
рациональной форме не приводимые действия не теряются,
но получают форму и траекторию движения, получают про-
странство жизни: они - не ожидая никакого понимания, ни-
каких будущих возможностей рационального контроля и дуп-
ликаций, интерпретируются в индивидуально-психическом
механизме, дополняются и восполняются, трансформируясь
в надстроенные на них образования. Это, очевидно, напри-
41

мер, в давно уже известном случае так Называемой проектив-
ности сознания. Независимое, реальное действие <действи-
тельно испытанного>, появившееся в человеческом осознава-
нии (оно может быть, окажем, элементом, лежащим в ос-
нове мифа, системы тотема, или это <независимое> может
быть, п.ри определенных условиях, неосознаваемым источни-
ком эмоций, фобии, галлюцинаций), оказывается моделью
проекции на мир возможностей человеческого сознания, обоб-
щенной реакции, общего состояния человеческой психики,
мотивов, представлений и т. д. Проективная модель изобра-
жает нечто как происходящее в действительности, но на де-
ле проецирует в нее интерпретации и модусы освоения неко-
торого объекта, и это ка'к раз объект, который потерял свою
<естественность> и в котором образовались пустоты, недо-
ступные имеющимся в данный момент правилам и син-
таксису детерминированной когнитивной структуры и з а-
полняем ы е феноменально.

Я уже говорил о' феноменах и сейчас хочу обратить вни-
мание на следующую вещь - феноменальный слой сознания
(а это предметно-действенный слой сознания) содержит в се-
бе интенции, а интенции, .как известно, это не то, что созна-
ние знает, а тот его объект, который 'мнится, о'ни не еще
объект (где-то в зеркале сознания), а уже объект. Интенция
тем самым отличается от рефлексии. В рефлексивном созна-
нии мы, дублируя сознание, знаем состояние ума, а интен-
ция - это как раз то, что само о себе вовсе не знает (или то,
что знаем всегда лишь постфактум, задним числом). Она
<имеет в виду> свой объект, но не знает самое себя, и дру-
гой не может знать за нее, она может выступать лишь <соб-
ственно-лично>, как <сама вещь> (в этом смысл лозунга
Гуссерля <назад к самим вещам!>). Интенциональный объ-
ект мы не воспроизводим в пространстве рефлексивного со-
знания, а если воспроизведем, то это будет то, что на него
наросло, будет какой-то другой слой сознания, представляю-
щий собой интерпретацию интенции, доступную нам ее
жизнь. Интенции, заложенные в феномены, и обладают свой-
ством сразу же существовать, интерпретируясь в других сло-
ях и реализуясь ими.

И можно утверждать, что то, что называется непосредст-
венной данностью (а феномен обладает этим свойством) есть
непосредственно очевидное в очень особом, специфическом
смысле слова, отличающемся от классической достоверности
или данности. Феноменальная данность - это то, что в каче-
стве таковой еще должно быть открыто. Дан-то как раз на-
42

росший, непосредственно предметно выраженный слой - ча-
ще всего, культуры. И интенциональная направленность, яд-
ром которой является, например, неподвижная Земля, сразу
же мгновенно в способах самоотчета субъекта осознается в
надстроенном слое объектной соотнесенности - так же, как
вспоминаемый сон не есть тот сон, который снился, а тот, о
котором мы отдаем себе отчет (в каком-то смысле мы в
принципе не можем восстановить то, что нам снилось) и ко-
торый начинает двигаться в терминах других образований и
слоев сознания, в том числе тех, которые содержат термины
так наз. <естественной установки> или мира как <представ-
ления> (или же ка'к культурно-знакового формализма, куль-
турно-знаковой системы).

Отсюда, кстати, и более строгий, узкий смысл редукции:
найти непосредственное, но путем срезания или приостанав-
ливания связей, ассоциаций и готовых проложенных доро-
жек, которые лежат в более высоком или надстроившемся
слое сознания и по которым нижний автоматически, привыч-
но приходит в движение. Вот так, как все это, скажем, при-
ходит в движение в другом, подобном звуку, феномене - в
ощущении тепла.

Человек говорит, например: <Ну, конечно же, мне жар-
ко - термометр показывает тридцать пять градусов тепла!>.
Но это значит, что состояние тепла по отношению к субъек-
ту, испытывающему его, предстает в самом же испытании не
феноменально, а в терминах явления и теоретических пред-
ставлений, т. е. понимаемого состояния среды, за которым,
в данном случае, стоит теория о ненаблюдаемых движениях
частиц газа или жидкости, их расширений и сжатий и т. п.,
ближе представленная числами них цифровыми обозначе-
ниями, однозначно соответствующими определенным штриш-
кам градуированного инструмента, каковым и является тер-
мометр. Ощущение тепла здесь - проходной <зна'к> (и лишь
так оно используется в физической теории). Но именно в его
абстрактной системе и высказалось состояние тепла, чувст-
во жара (и ушло без следа, ибо смысл его мог существовать
только если бы был извлечен, а эта возможность необратима).
И то, что высказалось, здесь, эта <сразу-понятность>, <сра-
зу-объясненность> тем, что по нашим представлениям проис-
ходит во внешнем мире, давшие траекторию движению и су-
ществованию переживания, не есть то, что' есть в чистом ви-
де и что на деле переживается. В этом как раз и состоит ре-
шающее утверждение аналитиков сознания в XX в, - я имею
ввиду,конечно,самыхйнтересныхнзни.х.
43

Я сказал: в чистом виде. Это значит - описательном, не
объяснительном, не <теоретическом>. Ибо объяснительные
представления о происходящем во внешнем мире могут быть
и магической <теорией> тепла, т. е. в какую-то другую эпо-
ху, в какой-то другой культуре то же состояние имело бы над
собой другой надстроенный слой и существовало бы и дви-
галось внутри и в терминах этого слоя (в смысле способа са-
моотчета его субъекта, носителя). Редукция - это срезание
этого слоя, как, впрочем, и слоя физической (атомистической,
количественной) теории тепла. Тем более, что физическая те-
ория затрагивает явления и понятные разрешения на них
своих построений, но не затрагивает феномен, сознатель-
ную жизнь, происшедшие в ней синтезы. Но лишь уловив
(срезанием, редукцией) существование (в онтологиче-
ском смысле) феномена, мы можем различить реальное дей-
ствие порождающих артефа'ктов и, с другой стороны, прида-
ваемые ему в декодировании смыслы, развертку в присвое-
нии и освоении его субъектами. Ибо уже здесь происходит
фантастическая бифуркация: в одну сторону артефакты скро-
ются под идеальными образованиями абстрактного знаково-
предметного знания и логики, а в другую сторону прорастут
сложными переплетениями об1разований сознания и культу-
ры. В этой многомерности и многослойности сознания, а
главное, в факте самоинтерпретирующегося нагромождения
одних образований и слоев сознания на другие и их пере-
структураций в каком-то объеме (а не плоскости) идея <фе-
номена> приобретает принципиальное значение указания на
таящиеся в пустоте за порогом необратимости (если, конеч-
но, растянуть его феноменологическим сдвигом) испытующие
движения наших кентаврических <существ>, о которых я го-
ворил выше, на локальность, индивидуальность и неделимую
целостность событий в ней, на скрытую <телесность> и арте-
фактичность действий сознания, и т.д.,-на все то, что сма-
зывает проходящая по всем слоям волна интерпретативной
связи с внешним миром, как он представляется
(включая в него и нашу психику), с ее иными размерностя-
ми и переструктурациями. Если же есть феномен, то он го-
ворит о них, бросает свет собственной телесной ткани со-
знания, наших <кентавров>, является <феноменом мира> в
смысле его выразительности (или выраженности). И тем са-
мым ведет нас к базовому слою и его изучению. Как и к воз-
можности на его основе поставить на свое разумное, понят-
ное место эффекты действия других слоев и надстраиваний.
4t

Дело, конечно, в том, что феномен, давая своей чувствен-
ной тканью непосредственную (в ощущениях) различимость
объектов, одновременно содержит в ней и понимание потен-
цированной возможности своего происхождения (и последу^-
ющего рождения других, подобных) из собрания изменений
опыта во многих разных, разделенных до этого точках опыта
внутри одного субъекта или между несколькими (чувства-
теоретики, по Марксу!). Сама свершенность события, фено-
менально воспринимаемого, несет с собой физическую реали-
зованность условий понимания. И энергетически, конечно,
это никак не назовешь <ощущением^> в классическом смыс-
ле, т. е. это не ощущение-знак (или слово-знак), угасающий
в другом - достигнутом результате, а нечто, пребывающее
в своей собственной системе, с ее, естественно, пространст-
венностью и временностью, о которых я говорил раньше (т.е.
со скрытой топологией событий знания и понимания), и,
главное теперь, - с собственной (далее несводимой) массой
<тяжелой> системы отсчета, нагнетенной динамированием со-
стояний и умножением, приращением силы, несением зачат-
ков и семян. Это прямо-таки эйнштейновские <тела> или
<моллюски отсчета>, весьма странные, поскольку меняют
свою пространственную форму и временные меры! Но пока
нам важно, что вместе с таким <телом> даны условия при-
менимости и размерность понятия понимания, оно - их пре-
вращенное существование (где мы уже не можем установить,
почему и откуда мы знаем, обосновать достоверность). И вся-
кое эмпирическое сознание, на нем получаемое, в определен-
ном смысле ложно, оно есть превращенное действие, т. е.
превращенный способ существования той динамики, которая
его, это действие, сопрягала и силой нагружала.

Здесь получается очень интересная вещь. Мы можем изо-
бразить картину так. С одной стороны, как я показал, в ней
имеются некоторые явления, проявляющие свое действие в
пространстве и времени нашего внешнего наблюдения (со-
зерцания) и непрерывно в нем связуемые как каузально, так
и структурно (т. е. топологией абсолютного пространства и
времени) в континууме одно-единственной системы отсчета
(где эмпирические события и явления законосообразно свя-
зуемы в той мере и в той своей части, в какой они могут быть
представлены как выполнение некоторого максимального,
предельного понимания). В этом смысле они <природны>,
или <естественны>. Соответственно, в физической науке мы
знаем, как их прослеживать (в качестве действий природы,
т, е. таких, которые ни в одном пункте языка описания не те-
45

ряют своей <естественности>), - мы фиксируем проявления
действий природы в некотором непрерывном опыте, задаем
правила известной нам конструкции действующих сил и уме-
ем воспроизводить ее в этом непрерывном и однородном опы-
те по всем его точкам (с соответствующими правилами пере-
носа, транзитивности, аддитивности, суперпозиции, рефлек-
сивности, симметрии и т. д.).А с другой стороны, в этой кар-
тине мы имеем теперь зазор под необратимостью, не можем
пока его никак пройти. И проявившийся продукт действия,
не будучи понят, например, оставшись интенциальным (а ин-
тенция - это не то, что знает о самой себе), как раз начина-
ет пробегать слои <понимания> в кавычках, т. е. он интерпре-
тируется в самом же сознании, но на других его слоях или в
других его измерениях, получает ту размерность, которая
(термин для нее был изобретен Марксом уже как специаль-
ный термин) есть идеологическая размерность. Значит,
в этой попытке понимания, или <понятом существовании>,
объект <бежит вперед>, это - убегание в попытке понима-
ния, и одно образование начинает надстраиваться на другое
или на другие, на оставленные позади (в снах, в детстве, в
забытом и т. п.).

А с другой стороны, идет разбегание и от наблюдателя
(как разбегающаяся Вселенная!). Это разбегание от наблю-
дателя проявляется в том, что в своем рассуждении о пред-
мете (таком, какой включает в себя сознание, а все социаль-
ные объекты - это объекты, включающие в себя сознание)
наблюдатель начинает тоже восполнять эти пустоты, эти за-
зоры, о которых я говорил, например, переносом значений из
языка-описания в язык-объект. Наши объекты ведь, имея со-
знание, имеют язык, и можно различать два языка: язык-
описание (кто-то наблюдает культуру) и язык-объект, т. е.
язык самой культуры. В последний и происходит перенос
значений, где, скажем, лингвист иногда строит воображае-
мые грамматики архаических языков: беря элементы архаи-
ческого языка, он задает им связи возможных грамматик, ко-
торые построил бы сам исследователь. Он построил грамма-
тику, потом изображает ее в качестве описания того, что яв-
ляется внутренней структурой или грамматикой языка. Это
принято называть ошибкой лингвиста. Например, не случай-
но под видом структуры мифов Леви-Стросс (и сам он в этом
признается, т. к. считает это принципиальным актом) описы-
вает работу своего ума, т. е. как о н сложил бы структуру
мифа, и поэтому у него появляется фраза, что в каком-то
смысле не люди мыслят миф.ами, а мифы мыслят сами через
46

людей. А кому дана (и кто построил) структуру мифа, мыс-
лящего себя через людей? - исследователю, энтологу. Здесь
идет бурный перенос значений, смыслов с уровня языка-опи-
сания на уровень языка-объекта. Такой перенос не учитыва-
ет абсолютно того, что можно было бы назвать феноменоло-
гическим препятствием, а именно, что сознательные объек-
ты, или объекты, содержащие в себе сознание, культурные и
социальные объекты, существуют, экранировавшись и создав
внутренние миры. И задача исследователя есть задача вос-
произведения этих внутренних миров. В итоге, значит, что
мы имеем? Со стороны самого объекта, некоего природного
или психоприродного действия его в нас, в людях, культурах,
мы имеем бегство объекта впереди самого себя, нарастание
или надстраивание одних образований на другие. А с другой
стороны, мы имеем еще и привидения. Скажем, проективное
воспроизведение мира порождает в мире существа, в нем не
существующие. Например, мифические существа. Ведь в сис-
теме представления мифа - это реальные предметы в мире.
Мир населен совершенно реально этими существами, которые
вступают между собой во вполне осмысленные и логически
стройные отношения. Это мы - в другом мире, и что считать
заблуждением - это уже другой вопрос (относительно наше-
го права считать это заблуждением я уже говорил в связи с
примером <розовых слонов>). Есть у нас привидения и на
стороне исследователя. Этими привидениями населена соци-
альная наука и гуманитарные науки. И одним из первых ак-
тов мысли, открывшей дорогу к рассеянию такого рода при-
видений и призраков (они индуцированы самой ситуацией
исследования, которое построено таким образом, как я толь-
ко что описывал, беря примеры энтологии и лингвистики),
был акт построения Марксом теории идеологии или идеоло-
гического сознания, т. е. открытия самого феномена идео-
логии.

Открытие идеологии было как раз открытием факта су-
ществования многомерности сознания или сознательных яв-
лений и их способности надстраиваться одно на другое так,
что объекты, потерявшие естественность или нс имевшие ес-
тественности, не контролируемые нами рационально, не вос-
производимые рационально, приобретают и обрастают теми
значениями, которые и называются идеологическими в том
смысле, что появляются некоторые автономные образования
осознания, воображающие себя конечной точкой отсчета, а,
в действительности, являющиеся выражением чего-то друго-
го. И более того, делающие дальнейший шаг: будучи в дей-
47

ствительности выражением чего-то другого, что эксплицитно
на уровне рациональной реконструкции содержания этих об-
разований не выступает, они еще и подсовывают под себя
другие, высшие основания. Такого рода процессы, позже от-
крытые у Фрейда, стали уже называться в психоанализе ра-
ционализацией. Все это типичная идеологическая процедура:
явление сначала перевернулось, осталось непонятым, стало
двигаться в других слоях сознания и подсунуло под себя не-
которое высшее оправдание, чтобы самому стать якобы вы-
водом из этого высшего основания.

Итак, с одной стороны - открытие идеологической раз-
мерности в надстраиваемости одних образований сознания
на другие, надстраиваемости, которая возникает в силу фон-
танирования неконтролируемых сил и зависимостей, в силу
появления неестественных объектов (кстати, неестественный
объект есть объект, одушевляющий предметы внешнего ми-
ра, анимизирующий и антропофизирующий их и тем самым
уничтожающий условия физического мышления о мире). С
другой стороны, эта идея, что в сознании существует идеоло-
гическая размерность, что никакое сознание не является впол-
не беспредпосылочным, никакое сознание (в том числе при-
вилегированного интеллектуала) не занимает никакой такой
точки, которая не имела бы никакой собственной плотности,
т. е. не отягощала бы наш <чистый> ум каким-то телом, та-
ким, которое на уровне ума не порождало бы идеологические
размерности сознания, эта идея идеологической размернос-
ти, радикально изменившая наши представления о механиз-
мах сознательной жизни, была намертво связана с другой
фундаментальной идеей, гениальной идеей (которую оченЪ
трудно назвать одним каким-либо словом, одним тер-
мином, но я назову ее идеей предметного или вещного ха-
рактера деятельности), что человеческая деятельность в той
мере, в какой она есть элемент бытия, не есть просто пресле-
дование агентом каких-то определенных целей в пространст-
ве каких-то определенных средств, рационально подыскивае-
мых для этих целей, а представляет собой развертку некото-
рого вещного эффекта деятельности, которая самодействует
и в этом смысле может быть физикой социальной жизни.
Или, иными словами, это была идея существования фактиче-
ских зависимостей в сознательной жизни, не зависимых от
сознания и действующих естественным образом в воспроиз-
водстве жизни.

Более точным термином поэтому является Марксов же
термин, марксова идея, выраженная следующим образом -
48

рассмотрение социальных действий и явлений как естест-
венно-исторических событий и процессов. Это более
точный термин, потому что он не порождает однозначных
требований, скажем, выводить что-нибудь из экономики, он
оставляет нас свободными, потому что, если, скажем, я могу
показать, пользуясь психоаналитической процедурой, что не-
которые образования сознания в действительности являются
симптомами некоторых других процессов, то эти последние
являются детерминантами по отношению к первым, и тем са-
мым я проделал классическую Марксом открытую процеду-
ру, называемую материалистическим или объективным ис-
следованием сознания. И при этом я не вводил никаких по-
нятий ни о <базисе>, ни об <экономике>, и т. д. Хотя оттенок
надстройки нами уже учтен в том, как я говорил только что
выше о <надстраивающихся образованиях>. Но надстраиваю-
щихся одно на другое и на бытийный слой, а не на экономи-
ческий базис. Речь идет о выделении фактических зависимо-
стей, т. е. таких, которые возникают, когда достаточное чис-
ло атомов социальных, руководствуясь своим сознанием и
преследуя какие-то цели, порождают зависимости между со-
бой, ускользающие от их сознания и естественным образом,
по отношению к их жизни, себя проявляющие.

Такой <базис> может быть любым и, следовательно, ни-
кто не обязан и не должен заранее определять характер его,
является ли такое отношение экономическим или оно явля-
ется психическим комплексом, скажем, так называемым
<комплексом Эдипа> или <комплексом кастрации>. Важно,
что в любой данный момент я могу различить, пользуясь вот
этим методом, два уровня: отношения как они организуются,
отправляясь от самих себя или от осознания самих себя как
конечного пункта мотивации, и другой уровень отношений,
который при этом естественным образом реализуется через
первые.

Отсюда возникает вся тематика различения между идеа-
лом и фактическим положением дела, т. е. между тем, что
получается, если делается то-то и то-то; делаемое то-то и то-
то, сплетаясь с другим делаемым, порождает собственным
естественным действием смысл и действительную суть соци-
альных событий. Т. е. объяснение социальных событий так,
чтобы эти события не объяснялись ни в терминах желаний,
ни в терминах мотиваций, ни в терминах идеалов, а в каких-
то других терминах, есть объяснение, обращающееся к тому,
что можно назвать фактическими зависимостями или соци-
альной физикой.
49

По отношению к сознанию и к идеологическим его слоям
это означало введение принципа, что содержание любых со-
знательных форм, в т. ч. идеологически разрабатываемых (а
всякие сознательные формы в той мере, в какой они не про-
яснили сами себя другими средствами, начинают идеологи-
чески разрабатываться, т. е. попадают в область идеологии)
должно быть одновременно эмпирически доступно и верифи-
цируемо вне и помимо их сознательного выражения самими
агентами и носителями этих форм. И более того, выявление
этих эмпирически доступных и верифицируемых (помимо
терминов сознания) явлений есть, в свою очередь, способ
восхождения назад, т. е. объяснения того, как сложились са-
ми эти сознательные их выражения, от которых мы абстра-
гировались, чтобы прийти к первым, так называемым факти-
ческим или вещественным. Короче говоря, здесь импли-
цируется принцип, что сознание может на деле говорить не-
что иное, чем оно говорит. Другим следствием этого являет-
ся допущение, что сознание, оставаясь сознанием, разверты-
вается по линиям неявных и неконтролируемых зависимостей
II объектов. Это радикальным образом противоречит всей
классической точке зрения. Сейчас я попытаюсь это просле-
дить и более четко выявить.

Идея фактических зависимостей или вещественного про-
явления деятельности человека предполагает, что существу-
ют некоторые структурирующие принципы в сознании. Вду-
маемся в одну простую вещь. Я говорил о том, что сущест-
вуют пустоты или зазор под необратимостью, в которой мы
не можем со своими понятиями (которые макроскопически
сложились на основе необратимости) войти. Что это означа-
ет? Это означает радикальные ограничения возможности на-
блюдателя быть субъектом, т. е. автономным, конечным, дея-
тельным источником содержаний сознания, понятий, утверж-
дений и т. д. или содержаний наблюдаемых событий. А это
есть принцип трансцендентализма. Как можно, грубо говоря,
определить принцип трансцендентализма, который охватыва-
ет всю классическую философию (в той мере, в какой она хо-
рошо поработала)? Это предположение возможности каж-
дый раз такой реконструкции процессов сознания, отраже-
ния, знания, что мы можем представить автономного, неза-
висимого субъекта в качестве последнего и конечного источ-
ника утверждаемых и высказываемых им содержаний. Вот
что такое трансцендентализм. Отсюда и слагающие класси-
ческого идеала рациональности. Это и возможность перено-
са знания, т. е. возможность того, что поле наблюдения пред-
50--

метов, явлений, событий может быть однородным и непре-
рывным в том смысле, что я могу переносить себя в любую
точку в качестве рефлексивно реконструированного там од-
ного-единого сознательного носителя наблюдаемых событий
и явлений. Отсюда, скажем, леммами этой теоремы являют-
ся классические теоремы, относящиеся к возможности наше-
го понимания другого, возможности понимания одной куль-
туры другой культурой. Ясно, что картина такого непрерыв-
ного поля наблюдения и возможность в каждую точку, в ко-
торой я не нахожусь, перенести знания и там реконструиро-
вать и повторить процессы, но уже на основе рефлексии,
предполагает .монокультурье, т. е. одну культуру. Отсюда ев-
ропоцентризм, например. Или в политэкономии - предпо-
ложение <одной> рациональной экономики, в праве - раци-
онального государства и т. д. Идея же фактических зависи-
мостей или вещественного действия производства и вос-
производства жизни позволяет сформулировать идею безраз-
мерного или неизмеряемого и независимого естественно-
го свободного действия (как отличного от действия, со-
вершающегося в схеме сознания).

Мы пока предполагаем, что есть какая-то вещественная
работа или предметно-вещественная работа нашей собствен-
ной деятельности, и она - носитель каких-то зависимостей,
которые являются физикой по отношению ко всему миру на-
ших намерений, сознательных поступков, мотиваций и т. д.
Первый вывод, который я сделал, это ограничение воз-
можностей наблюдателя быть субъектом. Ибо речь идет
о естественном свободном действии, о котором я не могу ска-
зать, что оно вообще лежит вне сознания, потому что я уже
нахожусь, в силу того, о чем мы рассуждали раньше, в обла-
сти неразделимого континуума бытие-сознание, предметы
которого всегда имеют совмещенные две характеристики -
бытия и сознания (те, которые могут получить ту или другую
отдельно, не входят в континуум бытие - сознание). Следо-
вательно, термин <наблюдение> я не могу устранить, а вот
субъекта я ему дать не могу, потому что субъект у нас, по
определению, есть макроскопическое явление, т. е. субъек-
том является тот, который в любой данный момент может
воспроизводить себя и рефлексивно повторять в качестве но^-
сителя содержания собственных утверждений, наблюдений

и т. д.

Это, кстати говоря, ограничение очень интересно в каче-
стве шага прогресса в физичности нашего мышления или
объективности нашего мышления. Он сопоставим с тем ша-
51

Гом, Который сделал в свое Время Кант. Ведь революцион-
ный шаг Канта в его самом основном открытии, которое он
сделал, пользуясь трансцендентальной методикой или транс-
цендентальным аппаратом, было открытие эстезиса, т. е. ко-
нечности, физической конечности человека на уровне позна-
вательных процессов, где действует физическое ограни-
чение данности пространства и времени или пространст-
венности и временности в реализации и актуализации любых
возможных суждений о мире. Любые суждения о мире, в т. ч.
о ненаблюдаемых человеком явлениях, в т. ч. о явлениях, ко-
торые превосходят размерность человеческого психического
аппарата, должны каким-то конечным числом шагов быть
разрешаемы на моделях, построенных в эстезисе. Тогда мы
мир, относительно которого наши понятия разрешимы на эс-
тезисных моделях, можем понимать. Короче говоря, шаг
Канта состоял в том, чтобы подчинить наблюдателя законам
физики, и есть не что иное, как экспликация, прояснение фи-
зических законов, распространяющихся на акты наблюдения
и суждения. Так вот, ограничение возможностей наблюдате-
ля быть субъектом - это тоже наложение физических огра-
ничений на наше мышление, то мышление, которое включе-
но в наши социальные, культурные и другие действия; уже
не просто познающее мышление, а мышление, являющееся
элементом социальных систем. Этот факт блокирует дейст-
вие трансцендентального принципа, т. е. блокирует возмож-
ности везде, под любые наблюдаемые события подсовывать
субъекта и носителя содержания информации об этих наб-
людаемых событиях. Кстати говоря, феномен бессубъектной
информации, что является, казалось бы, противоречием в
терминах (я подчеркиваю <бессубъектной информации>), от-
крыт в квантовой физике; там он называется т. н. <неконтро-
лируемым взаимодействием> или <переносом> энергии меж-
ду объектом и экспериментальным устройством.

Так вот, что мы имеем в области этого ограничения и по-
чему это ограничение возникло? Во-первых, Маркс исходил
из того, что, с одной стороны, есть социальные системы, а с
другой стороны, есть их превращения в головах их живых
агентов. Или выразим иначе: есть социальная система, пред-
ставляющая собой множество каких-то элементов, есть мно-
гообразие ее отражений или отображений, поскольку объек-
ты самих этих систем (или <субъекты> этих систем) есть
субъекты, наделенные сознанием, т. е. отражениями состоя-
ний самой системы, элементами которой они являются. Зна-
чит, мы имеем не просто систему многообразия отражений,
52

а мы имеем Такое многообразие отражений, которые явля-
ются элементами самой же системы, которые, в свою очередь,
порождают многообразие. Здесь очень сложно обстоит дело
с теорией множеств, которая явно здесь будет неприменима.
Элементы из многообразия отображений, входящие в саму
же систему, отображаемую многообразием отображений, по-
рождают еще, в свою очередь, многообразие отображений.
Выше, когда я говорил о надстраивающихся образованиях,
я показал элемент, который сам становится форматором или
источником многообразий. И более того, эти отображения,
являющиеся элементами систем и, в свою очередь, источни-
ками многообразий, закодированы в индивидах рядом пре-
вращений. В том числе через то, что Маркс называл <пре-
вращенными формами>. Рядом преобразований или превра-
щений они закодированы в индивидах так, что они, эти пре-
образования, превращения, опущены, и индивиды в своих
действиях исходят из чего-то, как совершенно непосредствен-
но данного, очевидного и достоверного. Скажем, вещи име-
ют стоимость, а не цену. Вещь сама не может иметь цену.
Но ей дается цена. Явно, как говорил Маркс, это <желтый
или жареный иероглиф>, но в то же время непосредственный
и далее неразложимый факт восприятия мира и сознания.
Он закодирован в индивидах, составляющих системы, зако-
дирован явно через ряд или цепочку преобразований и пре-
вращений. Сама система, конечно, реализуется с тем ее со-
знанием, какое имеется у составляющих ее элементов, каж-
дый из которых внешен системе. Мы - здесь, а система -
там, мы ее наблюдаем. Но реализации системы, действия си-
стемы неотделимы от этого сознания индивидов или элемен-
тов, которые включены в эти системы. И любая абстракция,
которая постулирует внешнее в качестве определяющего и
отделимого по отношению к наблюдению (например, я изу-
чаю феодальное общество), постулирует на деле в качестве
определяющего то, какую классовую структуру феодального
общества я вижу (т. е. мое знание о классовой структуре
феодального общества). Но если мы элиминируем допуще-
ние внешнего абсолютного наблюдателя, то недопустимо и
никакое такое утверждение, ни одна такая абстракция, кото-
рая постулирует внешнее в качестве определяющего и тем са-
мым задает его в независимом виде, известном нам, помимо
внутреннего, каким-то образом.

Ведь агенты и люди феодальных обществ не сообщили
нам ничего о классах. Значит, классы мы видим в феодаль-
ном обществе помимо и независимо от внутреннего, т. е. то-
53

Го, как жили и осмысляли себя, ориентиробались и действо-
вали люди феодального общества. Всякая такая абстракция
должна оставаться в рамках неотделимости реализа-
ции действий системы от того сознания, которое участвует в
реализации действий или свойств системы. Ясно, что перед
историком, конечно, стоит задача реконструкции реальных
исторических сил, а их нет без смыслов, которые существо-
вали в сознании носителей этих исторических сил; сражают-
ся не классы, а люди в классовых битвах, потому что классы,
как известно, сражаться не могут, это - абстракции, и мы
лишь октологизируем их снова в действительности, из кото-
рой мы правильно или неправильно их отвлекли. Но не ре-
конструировав уровень континуальных внутренних целост-
ностей сращений предметов и смыслов, вообще ни о чем го-
ворить здесь нельзя.

А как этот уровень называется? Я фактически снова воз-
вращаюсь к тому, о чем говорил в связи с казалось бы дру-
гими вещами. Но я просто хочу проиллюстрировать единство
стиля мышления XX века, современного стиля мышления. Я
возвращаюсь к феноменологическому уровню, который за-
прещает нам рассуждать о чем-то, не приостановив сначала
предпосылки нашего объективирующего мышления, из кото-
рых неминуемым образом в нашем мышлении рождаются
призраки и привидения. Речь идет о редукции нашей естест-
венной установки. А в терминах естественной установки мы
видим в феодальном обществе классы, которые субъекты фе-
одальных обществ не видели. Так вот, извольте сначала вы-
явить то, что видели, или феномены, которые существовали
в культуре и в социальной жизни, и тогда уже мы можем
что-то анализировать. Такая редукция означает то, что я не
могу подсунуть себя в качестве непрерывного наблюдателя
h носителя состояний сознания или отражения. Я не могу
непрерывным образом поставить себя на место агента со-
циального процесса в феодальном обществе. А если я не-
прерывным образом подставлю себя, то я получу настоящую
классическую просветительскую концепцию,   в которой
неумолимым образом где-то в структуре первичной туман- '
ности заложено сначала первобытное общество, потом - не-
минуемо-рабовладельческое, потом - феодальное и т. д.
То есть я получу развертывание некоторой единой заданной
сущности, которая развертывается изнутри самого явления.
54

Итак, мы снова возвращаемся к вопросу о возможностях
внешних абстракций или абстракций в некоей единой абсо-
лютной системе отсчета. Мы их снова, но уже на уровне
марксового материала, на уровне анализа социальных и иде-
ологических явлений, приостанавливаем. Я начал очерчивать
пустоту или зазор, который под необратимостью, и сделаю
основной шаг в этом очерчивании. Значит, фактически мы
установили, что не существует непрерывности сознатель-
ной фиксации и передачи наблюдений; или, иными словами,
это означает, что невозможно вычерпать фактически имев-
шую место деятельность непрерывно одним движением. А
классический принцип рефлексии как раз и предполагает
воспроизводство всего того, что было сделано, воспроизвод-
ство всей фактически имевшей место деятельности на уров-
не рефлексивного (или сознательно, самосознательно) конт-
ролируемого движения. Мы должны утверждать, что отсут-
ствие непрерывности означает невозможность вычерпать
имевшую фактически место деятельность непрерывно одним
движением. Короче говоря есть, различие между содержани-
ем спектакля наблюдения, спектакля, развертывающегося
перед <я>, и реконструкцией <я> самого себя в качестве на-
блюдающего этот спектакль. Никакое <я> полным образом
реконструировать себя в качестве наблюдающего спектакль
не может, потому что при этом необратимым образом, вмес-
те с условиями отражения, вместе с <фактами>, достоверно-
стями, очевидностями, вместе с принятыми решениями, вы-
борами понятий и т. д,, фиксируется и место наблюдателя,
фиксируется <я>, и нельзя развернуть и то, и другое одним
и тем же актом, т. е. нельзя одним и тем же непрерывным
актом развернуть и содержание спектакля, наблюдаемого
<я>, и то, как фиксируется позиция и место <я>, наблюдаю-
щего этот спектакль. Например, в силу существования идео-
логической размерности мысли. Ведь разворачивание одним
непрерывным актом в классике предполагалось потому, что
считалось, что точка, в которой стоит наблюдатель, не име-
ет собственной плотности, а есть лишь точка прозрачности
для всего остального. Все остальное просвечивает и видно в
этой точке, а сама она не имеет тела, она не вносит своих
эффектов. А если она вносит эффекты? А открытие, напри-
мер, идеологической размерности или открытие веществен-
ных проявлений деятельности (если эти эффекты вносятся,
т. е. если есть тело, - пока слово <тело> будем употреблять
метафорически)? Тогда мы одним непрерывным или однород-
ным актом не можем воспроизводить и то, и другое. Мы бу-
55

дем воспроизводить спектакль, но тогда <я>, т. е. то, как оно
определило себя в мире, за объектами, мы не сможем вос-
произвести в этом же движении. Или, если мы будем воспро-
изводить <я>, мы не будем воспроизводить содержания это-
го спектакля.