2. ПОНЯТИЕ ФЕНОМЕНА

Мы выяснили, очень суммарно, конечно, и бегло, что дей-
ствия природы - в той мере, в какой они нами понимаются,
- фиксируются в нашем пространстве и времени опыта, в
пространственности и временности, даваемых определенны-
ми схемами деятельности познающего существа, и, зафик-
сировавшись на них, не дают нам возможности одновремен-
но со знанием о физике явлений знать научно о процессах со-
знания. Последнее, таким образом, не философский тезис,
который можно было бы принять или отвергнуть, а продукт
организации познания, ее <истории>. Это экран самого
же сознания, являющийся трансцендентальным элементом
организации познания и его актов и мешающий увидеть при-
сутствие субъекта за спектаклем мира, предстающим как
объект.

Здесь и заложены классические различения души и тела,
сознания и материи, одушевленного и неодушевленного и
т. п., и вполне логичным обобщением всей этой ситуации яв-
ляется декартов вывод о дуальном характере <субъект-объ-
ектной структуры>, т. е. о несводимости в ее рамках двух
<субстанций> - мыслящей и протяженной. Дуализм, фак-
тически, означает, что если описание физики явлений органи-
18

зовано таким образом, что одним из первичных и независи-
мых его понятий оказывается допущение определенных
свойств наблюдения (например, трансцендентальной непре-
рывности сознания), если сама формулировка любой кон-
кретной причинной связи во внешнем нам мире зависит от
того, как увязан опыт универсального и однородного наблю-
дения ее проявлений по множеству точек пространства и вре-
мени, то этим же аппаратом причинности мы не можем объ-
яснить (в качестве причинно вызываемых миром - в том
числе и нашим телом, которое в этой структуре есть часть
внешней действительности) процессы в нашем сознании, по-
тому что сознание уже допущено - и допущено акаузаль-
но - в самой формулировке причинной связи. Поэтому язык
наш должел быть двойственным, приводя мысли и созна-
тельные состояния к мыслящей <субстанции>, а материаль-
ные явления - к протяженной, строго устраняя термины од-
ной из о.писания другой.

Таким образом, мы получили следующий, очень интерес-
ный результат. То, что Декарт называл <первичными качест-
вами> как единственно объективными в человеческом отра-
жающем аппарате (в отличие от <вторичных качеств>), и
есть такие качественные состояния отражающих устройств,
которые поддаются пространственной артикуляции в явлени-
ях мира, континуально в них действуя, и которые ясно
и отчетливо мыслимы как раз потому, что изнутри этих явле-
ний мы максимально устранили тень, отбрасываемую каки-
ми-либо <душами> или одушевленными силами и их проек-
циями. Иными словами, именно в них мы расцепили первич-
ную непроизвольную (и антропоморфную) слитость - сли-
тость объективируемых в мире атрибутов вещей с их <чувст-
вующе-испытующими> состояниями, проецирующими взгляд
сидящего внутри них гомункулуса. Но это мы сделали в опре-
деленной структуре сознания (той, которую я выше назвал
дуальной).

И это имеет простой смысл: использование данных и по-
казаний ощущений из <чувствующего> звена цепи действия
природы (где физическое каким-то таинственным и неизвест-
ным на'м образом превращается в ощущаемое, т. е. психиче-
ское) через осознаваемую сторону этих состояний (что
позволяет нам не зависеть от указанного незнания, нейтра-
лизовать его) означает, что в этой точке пересечения событий
Вселенной и событий отражения мы имеем модели и их
действие, означает, что мы моделируем возможные природ-
лые события и собственным материальным строением, раз-
.19

вивая в нем артефактический элемент (вроде геометрическо-
го <образа> законоподобия твердого тела или же состояний
приборно-измерительных приставок к нашим органам чувств),
и добавлением к ним нелокального структурного элемента,
реализующего эффект бесконечности. Поэтому речь идет о
<явлениях> в логическом пространстве моделей, о
непрерывных действиях (например, инерции), завязанных и
на квазивещественные <прообразы> и на бесконечность, и от
которых объективации непрерывным образом зависят. То,
что есть <являющееся>, есть таковое в логическом простран-
стве моделей, есть артикуляция действий мира, доступ-
ная наблюдению и непрерывной в нем развертке (но этим и
амплифицированная). Это макроструктура эмпирического
причинного опыта.

Но за конструктивное использование сознания всей этой
деятельности (в моделях и т.д.), за расцепления спонтанно
<одушевляющих> и проективных сращений именно в этой
структуре сознания есть цена, которую мы платим. Если нет
структуры, то мы ничего не можем сказать о том, какова
Вселенная помимо и независимо от наших ощущений, а если
она есть, то не все можем спросить и узнать. В том числе -
не можем узнать ту часть действительно случившегося, кото-
рая ушла в качественные и индивидуальные интенсивности
наших состояний, порожденных ощущениями, - так же, как
цветов, запахов, звуков и т. д. и т.п. нет в составе физиче-
ской картины мира, хотя их различительные показания обя-
зательно используются в ее построении. Здесь имеется опре-
деленного рода логический (или герменевтический) круг. И
дело, конечно, в том, что связность сознания оказалась эле-
ментарной (в то, что ниже ее, мы не можем пройти). Ее эле-
ментарность настигает нас и на в бесконечность уходящем
конце конфигурации мысли, которой общие, универсальные
значения привязаны к реальным объектам в точке пересече-
ния. Эта привязка и уникальна, единственна, и не определе-
на содержательно-предметно в полном виде, поскольку не су-
ществует алгоритмизируемого и непрерывного перехода от ее
предметного состава к смыслу, к понимающей мысли. И, в
силу непредметности такого элемента ее до-определения, ее
нельзя <дожать> образом потенционального приближения к
охвату всего, всех удаленных предметных обстоятельств, что-
бы определить ее здесь, в точке. Иными словами, здесь
действует дополнительная к содержанию связь целого, для
артикуляции которой не годятся указания, заимствуемые из
предметов опыта и их наблюдений. И она (с ее абсолютны-
20

Ми элементами, с абсолютными чертами <индивида>) прин-
ципиально невидима, т. е. высказывается сама через субъек-
та, но он ее высказать не может в том же предметном язы-
ке, в каком изображает понимаемые предметы знания.

Одно, по меньшей мере, ясно - <явление> есть техниче-
ский, специальный термин, а не слово обыденного языка и
восприятия. Не все, что приходит к нам извне, испытывается,
ощущается и т. д., - явлено (вовне ведь могут быть и де-
моны, организующие содержание осознаваемых нами воспри-
ятий), явлено то, для чего есть модели, что смоделировано
(и чтобы построить знание о нем так, чтобы исключить ино-
родные вмешательства в наши восприятия, нам пришлось
пожертвовать знанием кое-чего в них).

Но столь же ясно и то, что это предполагает определив-
шийся субъект - он как бы выпал в осадок и все осталь-
ное исчезло, редуцировалось, наглядно сомкнувшись над на-
шей головой с атрибуциями и признаками объектов готового
мира, завершенными и законченными. Однако как быть с
тем, что сюда не вошло (имея совсем другую природу) и дей-
ствует на границе, направленно и напряженно поддерживая
живое состояние и всю его область? А именно о нем идет
речь, если. конечно, от содержания опыта (расчленяемого в
его же последовательной перспективе) отличать - как бы
поперечно к нему - событие его же извлечения, являющееся в
свою очередь событием мира и добавляющееся к его строе-
нию и сложности. Поперечно к измерению содержания мы
имеем дело со слишком многим в эмердженции именно <этой>,
<определенной> мысли, т.е. узнаваемой в качество зна-
чимой и понятным образом ставящей все на место, имеем де-
ло с сочетанием и координацией такого множества действий,
связь чего вообще не в наших чувственно-операциональных и
рассудочных силах и что тем не менее происходит, случает-
ся! Значит, эмпирический факт эмпирического опыта
(включая в последний, конечно, и теорию) - самостоятель-
ное, индивидуальное событие, развернутое как раз в измере-
нии дополнительной к содержанию связи (монадологической
для Лейбница). Классика и фиксировала, и устраняла эту
сторону дела принципом предустановленной гармонии и по-
тенциально бесконечного анализа (Кант здесь и пытался уй-
ти от допущения сверхфизического воздействия, как и от
ментализма сущностей, где пространство и время превраща-
лись в привидения конечного человеческого ума, а свобода -
в прагматически ценную иллюзию, питаемую его же неспо-
собностью на бесконечный анализ),
21

Пока нам достаточно убедиться из всего этого в том, что
модели <являемости> мира или фактов есть, в свою очередь,
его факт (притом - элементарный, и мы в силу его видим
объекты, содержания - в том числе и психические, т. е. пред-
ставления, - и не видим сознания). И он действует в каче-
стве такового. Иначе говоря, модели фактов существу-
ют, сами должны быть не просто конструкцией человека, но
и фактом, допускаемым и производимым связями Вселен-
ной, частью эволюции которой является и эволюция траек-
тории субъекта. И еще иначе - действия мира как яв-
ленные существуют, существуют как реальность, а не пред-
ставление (хотя очень трудно уйти в анализе от психических
формаций к сознанию, к феномену сознания). Какие-то
особые объекты вбирают в свое независимое действие эле-
мент субъективности, отделяемый от психики, замкнутой на
свой идеальный экран, и развертывают его вне и помимо ис-
.точника, единственно нами наблюдаемого в чувствую-
щем теле и <месте> субъекта, в чем-то <естественно> и <само
по себе ему свойственном> (т. е. как бы абсолютном). Это
нечто независимое от подобных абсолютных определений, и
мы можем лишь добавлять его к наблюдательным и логиче-
ским определениям понятий и их отношений. Речь идет о ре-
альных действиях сознания, о явлениях в реальности (кото-
рая для определенного рода анализа может и должна быть
опытной), а не в представлении. К этому нужно, конечно, до-
бавить, что и само экранирование - реальное действие, реф-
лексивным сознанием не контролируемое и конструктивно
им не развертываемое.

Именно здесь наша проблема рациональности идет даль-
ше и неминуемо ставит нас вплотную перед обстоятельством,
что само то состояние, в котором мы высказываем зна-
ние о явлениях или вообще имеем их, есть не только весьма
сложный и целостный продукт нашей жизни и истории, но и,
в свою очередь, часть Вселенной и ее эволюции.

Мы уже убедились в том, что это не сам по себе наш язык
о мире, ибо спонтанно в нашем языке фиксации мира фигури-
руют разнообразнейшие формы его одушевления, проекции
субъективных ощущений, гилозоистические представления и
т. п., и еще нужно умудриться внешним образом увидеть про-
исходящее в мире, представить его в качестве явления, а это
уже определенным образом организованный язык,
и соответствия его элементов действительности - продукт
жизни его форм. Допустим все же, что мы сподобились
22

оказаться в состоянии, в котором мы можем что-то высказы-
вать о мире как явлении. Но возникает вопрос: само это со-
стояние, в котором человек видит что-то как явление, оно, в
свою очередь, существует или не существует? и если сущест-
вует, то где? Ведь пока я говорил в терминах Канта о явле-
ниях (они, как мы уже видели, не равлы восприятиям), я как
бы интеллективно находился внутри какого-то содержания
мысли и видел из него (или сквозь него) объекты (явления),
в мире, существование которых в мире не имеет никакого
другого измерения, помимо собственного содержания, и про-
исходит (и мною эксплицируется) совершенно независимо от
актов и состояний субъекта, наблюдения и т. д. (Заметим
мимоходом, что неявным образом зависимость от актов и со-
стояний субъекта здесь все-таки присутствует, в данном слу-
чае - от состояний исследователя знания: он должен его по-
нять, рефлексивно воспроизведя и приведя с ним в соответ-
ствие свое состояние ума, что, конечно, антропоморфизирует
собственную реальность знания; но последнюю мы пока еще
не выделили). Но вещи сами по себе не явления, они лишь
могут стать таковыми на основе определенных принципов об-
работки и массового воспроизводства их опытом, в органи-
зации которого есть определенные посылки, допущения, аб-
стракции, есть вообще то, что я называл <определившимся
субъектом> (не говоря уже о предусловии индивидуально-
сти и целостности), есть, таким образом, определенная, фи-
зически прослеживаемая <история> участия человека в по-
знаваемом мире, - например простирание в него простран-
ства и времени как форм созерцания, как <единичных пред-
ставлений>, в терминах Канта, как эмпирических <индиви-
дов> или того, что еще Декарт называл <естественной геомет-
рией>, которые, будучи событиями в мире, допускаемыми те-
ми же законами последнего, предусловием возможности
формулировки которых они служат, являются, конечно, жи-
выми формами. И они не могут не взаимодействовать с ос-
тальным миром, хотя мы их и представили так сказать <инер-
циально> в системе отсчета, независимо от всего остального
мира, и теперь видим только содержания, а не сознание. И
даже если допустить (как это и делает классика), что все
это случилось и мир явлен и мы видим его явления (как усло-
вие, основу и материал научного знания о реальности), то во-
прос, который я поставил выше, все равно возникает (тем бо-
лее, что феномен сознавания и сам по себе имеет онтологиче-
ский статус существования уже в том виде, как он выделен
Декартом и Кантом в теории <я-когито>).
23

Он возник у)ке в гегелевской <Феноменологии духа> как
во'прос о <являющемся знании>, но был совершенно затем-
нен той формой, которую Гегель придал своей философии. И
тем не менее - правда, уже в философии XX века - он сно-
ва выплыл на поверхность. Это вопрос феноменологический
(назовем его <феноменологическим сдвигом>). Его можно
переформулировать следующим образом: когда мы в тради-
цио.нной теории познания выясняем, каковы источники и ос-
нования, на каких допущениях, посылках и принципах поко-
ится и возможно рациональное знание о предмете, то мы не
имеем в виду этим какую-либо опытную реальность, о которой
мы тем самым строили бы теорию, а фактически лишь экс-
плицируем и проясняем логическими средствами некоторое
объективное мыслительное содержание (в предположении
нашей с ним понимательной связи, через которую и в терми-
нах которой мы видим и внешний знанию предмет) и форму-
лируем нормативные правила и вневременные отношения,
делающие это знание в принципе возможным, не обращая
при этом внимания на то, что это знание все равно должно
случиться, быть событием, реализоваться и есть само в этом
смысле явление (не знание явления, а явление знания). По-
следнее вводится лишь допущением или предположением. Но
можно ли это предположить? Ведь уже Кант прекрасно го-
ворил, что сознание нельзя заранее предположить! А если
нельзя получить простым предположением, то где же явле-
ние знания происходит, выполнение каких условий оно к а к
событие предполагает и в каком пространстве оно реали-
зуется и существует (вспомним, что действия сознания впол-
не предметны, а не интеллективно рефлексивны, - например
экранирование и индивидуация)? Не в измерении же своего
же собственного предметного содержания (два предмета не
могут занимать одно и то же место)! Это, конечно, проблема,
если мы теперь не можем просто предполагать слу-
чившейся ту <историю>, о которой я выше говорил, т. е.
брать преобразования в некоторой безразмерной, идеальной
точке (принимая тем самым позицию инстантизма, неразрыв-
но связанную с классическим идеалом объективного знания).

Пока мы говорим о мыслимом нами содержании, в объек-
тивированных терминах которого мы видим предметы мира
(и глаз здесь, например, есть лишь видимое им поле пред-
метов), мы не можем термины существования приложить к
факту и процессам реализации мышлением этого содержа-
ния. Когда я формулирую, например, закон Ньютона F = та,
то в качестве <мысли> я 0'пределяю некоторое объективное
24

содержание, независимое От моих актов и состояний как
субъекта, и могу (уже в теории познания) эксплицировать
условия и область его действия, способ получения из данных
опыта, контекст обоснования или доказательства (идентифи-
цируя соответствующие заимствования из идеального мира
абстрактных объектов и связующих их законов). Вопрос же
о <существовании> в применении к выполнениям и реализа-
ции этой мысли возникает просто потому, что условия воз-
можности содержания знания недостаточны для возможно-
сти его как события, явления. Слишком многое в них реду-
цировано, и нет никакой содержательной перспективы (ска-
жем, некоторой Вселенной событий <в себе>), из которой мы
могли бы их доопределить, ибо и о мире, внешнем данному
сознанию, мы знаем лишь из того, что оно нам сообщало в
реально (по конечной области пересечения) совершившихся
взаимодействиях - сообщало, будучи таким ...ка.ким нель-
зя заранее предположить! Поэтому, если есть существование
событий, <являющегося знания>, то каково оно в своей опре-
деленности и, главное, где его мыслить, где оно находится?
Ясно ведь, не в измерении предметов мысли, где место уже
занято и где просто действует мыслимый закон F = та, и не
во внутреннем идеальном плане отражения, ибо мы имеем
здесь дело лишь с <пересаженной> сюда мыслимостью ука-
занного объективного содержания, условий которой как раз
недостаточно для знания как события (не помещать же его
в привиденческий мир гомункулусов, внутренних <малень-
ких человечков>!). Если же и не здесь, и не там, то лишь в
сдвиге - в феноменологическом сдвиге. Вот этот сдвиг, яв-
ляющийся, фактически, абстракцией - абстракцией черт су-
ществования определенных мыслительных содержаний, моду-
са существования, отличного от содержания этого же сущест-
вования, и оказался содержанием проблемы, которая по-раз-
ному фиксировалась разными мыслителями, а в феномено-
логии Гуссерля была зафиксирована как проблема <феноме-
на>, проблема подхода к образованиям сознания как сущест-
вования^.

Проясним это немного дальше. Ясно ведь, например, что
у высказывания  должна быть, условно говоря, ка-
кая-то плотность существования, <тело>, что простое симво-
лическое и числовое его написание не имеет смысла вне рас-
положенности его понимания на живой интерпретации
состояний приборно-измерительных устройств, работающих в
определенном режиме фиксации физических сил и амплифи-
цирующих восприятия их органами чувств, на актуализации
25

и координации множества одновременных семантически (и
генетичеоки) разнородных слоев сознания и их <чтений>, на
держании всего этого вместе в полноте осуществляемого мыс-
лительного акта , со всеми его посылками и допу-
щениями, включая и не наглядные, в свойствах вещей не за-
ключенные и наблюдением не извлекаемые абсолютные эле-
менты, бесконечный эффект чего коррелируется феноме-
нологически полным состоянием <могу (не могу)>
субъекта, тем <как> содержаний, которое из последних не мо-
жет быть получено дедукцией, а может быть лишь увидено,
т. е. ... быть. И все это для того, чтобы акт F = та мог э м-
пирически иметь место, добавляясь к составу событий
Вселенной, регулируемых законом F = та. К тому же его со-
держание высказывается <впервые и только однажды> (вся-
кий его энный раз будет иметь уже иной статус в составе по-
знания, в детерминированной когнитивной структуре, пред-
ставляющей собой то, что намкак.раз осталось, так сказать,
в <осадке> после редукции всего того протяжения процессов
и согласований, о котором я говорил выше), И когда кто-ни-
будь говорит, что Ньютон открыл угловой момент скорости,
и имеет этим в виду объяснить знание отражением действи-
тельно присущего физическому движению свойства (в смысле
<причинения> знания этим последним), то он вводит этим в
объяснение сознательного явления (в данном случае - тео-
рии Ньютона) предпосылку, в которой уже содержится зна-
ние о мире, являющееся само продуктом ньютоновской физи-
ки и ее последующего развития. Явно нужна редукция этого
как знания, как предпосылаемой натуральной картины
мира, в котором происходят акты познания, чтобы заглянуть
под сомкнувшийся его экран и выявить событие, явление, т. е.
что же собственно произошло в этом <впервые и
только однажды> (заметим, что речь идет, фактически, о ре-
дукции редукции).

Можно, конечно, чтобы получить его определенность, на-
звать этот модус существования, этот само собой выделен-
ный момент познания, который нельзя получить ни из поня-
тия (в нашем примере -понятия угловой скорости), ни из
наблюдения свойств вещей, <историей науки> и разместить
его в непрерывной эволюции, во временном вызревании зна-
ния того, что уже заранее и все целиком есть, дано в строе-
нии действительности. Но сама эта <история> есть структура
сознания, внутрикультурная иллюзия по отношению к инди-
видуальному целому сознания и хранимой им реальной исто-
рии, можно даже сказать: вторичная, четвертичная структу-

26

pa сознания по отношению к тому, что действительно проис-
ходит. И нельзя ведь серьезно полагать, что у мысли есть ка-
кая-то заданная, внутри заложенная программа, подобная
коду и какой-то предустановленной гармонией согласованная
с порядком вещей, которая лишь выявляется, подобно фото-
графии, в пространстве и времени - как если бы мы прила-
гали к испытанным содержаниям мира лакмусовую бумажку
все большей точности наших измерительных приборов, утон-
ченности наших логических средств, большего теоретического
ума и т. д. (что, несомненно, предполагает заранее предуста-
новленность и того, что природа нам в этот момент покажет,
и того, что мы именно это поймем, ибо к последнему нет об-
щего и алгоритмизируемого перехода от предметных элемен-
тов картины). Заимствуя предметные термины изнутри само-
го же .мира, мы лишь удваиваем их начала и основания и бес-
конечно умножаем эффект <третьего глаза> в такой картине
познания, где мы каким-то объективным обстоянием дела
(каким-то образом нам известным) пытаемся задать его
отражения в головах людей, хотя знаем о нем именно из то-
го, что последние нам сообщали, и сами находимся в непре-
рывной цепи сообщения, не имея возможности выскочить из
нее и посмотреть на мир некоторым, не зависимым от этой це-
пи образом.

Вот мы и ввели - по частям и эскизно - весь смысл, об-
ласть и задачу так называемой <феноменологической редук-
ции> - редукции (или <подвешивания>) предпосылаемости
объективного предметного мира, содержащейся в том, что
Гуссерль называл <естественным воззрением> или <нату-
ральной картиной мира>. О сознательных объектах и явлени-
ях мы можем судить (или хотя бы начать судить), лишь про-
делав .предварительно редуктивную операцию по отношению
к объектно-знаниевым посылкам сознания.

Очевидно, что это как раз задача восстановления
по отношению к тому, что редуцировалось включением в цепь
сообщения тогда же, когда произошло: все, что происходит
в человеческой реальности, происходит, рефлексировавшись в
себе и со-общившись по всей связи сознательных существ как
таковых (я специально говорю: <со-общившись>, пользуясь
предоставляемой русским языком возможностью обозначить
оттенок <общения> в <сообщении>, или даже их тождествен-
ность в каком-то смысле). Причем этот рефлексивный экран
(где я узнаванием сознания сращен с собой как другим в по-
следующий момент времени и другие - сращены со мной в
нем) простерт содержательно бесконечно - до наскального
27

рисунка древних людей или до сигнала внеземной цивилиза-
ции, когда он до нас дойдет: мы все по эту его сторону. Но
то, что <в действительности произошло>, не дает другого ис-
точника информации о себе, ибо в случае сознательных объ-
ектов <за,пись> ее на отдалении (приемником, другим наблю-
дателем и т. п.) предучтена в самом свершении события, дей-
ствия. И именно в этом источнике мы сращены пониматель-
но (причинной макроструктурой эмпирического опыта) и об-
ращаемся к нему в абсолютном смысле, ищем сам
по себе существующий абсолютный внешний авторитет, от
которого могли бы отсчитывать и себя и других, и так воспро-
изводим, например, теорию Ньютона или способ рисования
древних, т. е. фактически находим источник себя (как иссле-
дователей) в абсолютном смысле, себя знающих и понимаю-
щих, своего состояния как познающего субъекта, прикрепляя
к нему, к его наблюдаемому индивидуально-психическому те-
лесному аппарату, мыслительные содержания как проявле-
ния <свойственного само по себе>, <способностей>, <качеств>
и т. п. и, по сути, рассматривая ментальные содержания как
особые психические вещи - <знаки>, психические этикетки
внешних вещей <в себе>. А это значит накладывать субъек-
тивную зависимость на предмет анализа, не уметь высвобо-
дить его из зависимости от субъективного понимательного со-
стояния исследователя. Феноменологическая же редукция од-
новременно сохраняет этот исток и останавливает (подвеши-
вает) то, что из него проистекает, -он выступает, ия
не обращаюсь ни к чему вне него. Это и значит: описывать,
а не объяснять.

Иными словами, она есть попытка разорвать пониматель-
ную (универсальную) связь ментальных содержаний и выя-
вить объект как он есть независимо от наших состояний в
указанном выше смысле. В поле внимания должна выступить
собственная опытная реальность деятельности и сознания.
Неспособность выявить ее объекты и теоретически их конст-
руировать - это неспособность отценить их от узнающих их
ментальных состояний, сделать их независимыми от их по-
знания и языка этого познания. А действия их реальны, ло-
кальны и независимы, т. е. оказываются элементом незави-
симого действия реальности и развертываются вне и помимо
наблюдаемого тела индивида и его отражательных <свойств>
(психические формации ведь тоже вещи особого рода!). В
этом смысле феноменологическая редукция и есть расщепле-
ние спонтанного и неконтролируемого понимательно-мента-
листского сращения с мыслительными содержаниями, анало-
28

гичное тому, которое проделал еще Декарт в понятии <пер-
вичных качеств> и их континуума, но на этот раз примени-
тельно к объектам иного рода - к качествам сознания (толь-
ко вот, как будете их континуумом, мы еще не знаем). Для
этого расцепления недостаточно классических приемов и пра-
вил. Выявлять их и означает феноменологическое
требование, почему я предшествующее рассуждение и назвал
феноменологическим сдвигом внимания, имея в виду, что
внимание сдвинулось на существование от содержания, в го-
ризонтали которого все точки заняты ментальными форма-
циями и их референтами - объектами внешнего мира.

Теперь ясно, как мы должны определять понятие <фено-
мен>. В отличие от классического <явления>, <феномен> это
нечто, что имеет онтологическое существование или значи-
мость. Классически явление отличается от сущности тем, что
онтологические характеристики принадлежат сущности, а са-
мо оно, в определенном смысле, не имеет существования.

Возьмем, например, явление движения Солнца по небо-
склону. В классическом смысле, это нечто, непосредственно
наблюдаемое именно таким образом в силу свойств чувст-
венного аппарата определенного живого существа, человека,
находящегося при этом в определенной точке времени и про-
странства на Земле, о которой мы из астрономии узнаем, что
она расположена таким-то образом по отношению к Солнцу,
и наблюдателю на ней, в силу сочетания движений внутри
солнечной системы и собственного вращения, представляет-
ся, что Солнце вращается вокруг Земли. В каком-то смысле
движения Солнца не существует - движется 'Земля, а пер-
вое - явление этого. Следовательно, если мы знаем, то в
терминах знания, где различены сущность и явление, послед-
нее не имеет онтологического статуса и, если смотреть на не-
го со стороны натурального предмета знания, полностью рас-
творено в реконструируемой нами сущности, к которой мы от
него заключаем.

Но если мы в измерении реализаций и выполнения мысли
(растягивая в него эмпирический, а не идеально предполо-
женный факт осуществления состояния мысли) начинаем го-
ворить о некоторых состояниях как, во-первых, имеющих су-
ществование и, во-вторых, кончаем в нашем анализе тем, что
приписываем также и онтологическое значение этим сущест-
вованиям (вспомним бесконечный эффект координации в це-
лостностях!), то мы, естественно, оказываемся перед каким-
то слоем сознания или его областью, которая была до сих
пор для нас закрытой и на явления которой нельзя посмот-
29

реть со стороны предположенных объектов знания. И откры-
вается эта область или слой - слой феноменальности - че-
рез словечко <существование>.

Что это за область? Вернемся к примеру видимого дви-
жения Солнца. Посмотрим, например, как влияет (и влияет
ли вообще) наше знание о действительности на работу наше-
го сознания, на режим, в каком протекает наша сознатель-
ная жизнь, и на наши сознательно-ориентировочные сраще-
ния с действиями инструментов наблюдения? Оказывается,
нет. Они продолжаются в прежнем виде, независимо от то-
го, что знание о действительности уже существует. В нашем
сознании устойчиво воспроизводятся какие-то сцепления,
сгущения, целостности, не разложимые никаким светом нау-
ки и продолжающие источать из себя определенные детерми-
нации по отношению к целому нашей деятельности и пред-
ставлений. В миллионах наших психосоматических реакций
и установок, в образах-манипуляторах, в артефактически вос-
полненных и усиленных чувственных состояниях и т. п. мы
имеем устойчивое, несводимое и далее неразложимое ядро
представления неподвижной Земли (еще в древности осоз-
наваемой как элемент-стихия) и движущегося Солнца со
всей динамикой его света и радиаций. Вот в этой взаимо-
связи первое и может называться феноменом. Таким
же феноменом является и евклидовое твердое тело.

Если же я для того, чтобы объяснить именно его,
прибегну к терминам моего астрономического и пр. знания, к
терминам воздействий его объектов на восприятие, то тем
самым я введу лишние объяснительные сущности, ибо в их
свете не различу аналитически и не разложу далее никаких
элементов комплекса <неподвижная Земля> (так же, ка'к ни-
какими терминами абстрактных неевклидовых геометрий я
не различу что-либо в евклидовых объектах, а скорее, нао-
борот, должен буду построить квазиевклидовую наглядную
модель для интерпретации и разрешимости первых). А еще
Оккам предлагал нам свою бритву для устранения лишних
сущностей. Но они не только лишни, они еще и разрушают
как раз те условия, на которых то, что я хотел объяснить,
существует: видение движущегося Солнца в целостной взаи-
мосвязи жизни. В феноменологическом сдвиге внимания или
редуктивном подвешивании натурального представления вне-
шней действительности мы должны получить характеристи-
ки этого видения движением в его собственной системе, т. е.
оставаясь в рамках феномена сознания и не выходя за эти
'рамки, - и в этом смысле ухватить описанием, а не объяс-
нением.
30

Эти рамки довольно определенны .и эвристически плодо-
творны, ограничительно определяя выбор всего того, что
внешне непосредственному содержанию явления. Можно, на-
пример .пытаться показать, как те или иные сознательные
состояния вызываются процессами в нейронах головного моз-
га и комбинациями их активности. Но независимо от успеха
или неуспеха попытки такого рода ясно, что знание о ней-
ронах не может стать элементом никакого сознательного опы-
та, который (после получения этого знания) порождался бы
этими нейронами. Так вот, это и есть один из шагов редук-
ции: в объяснении образований сознания понятие нейронов
является лишним, лишней сущностью, поскольку, в принци-
пе, ни в какой вообразимой культуре, ни в каком вообрази-
мом сознательном существе эти процессы, вызывающие, как
мы знаем (я слово <знание> подчеркиваю), активность со-
знания, не могут стать элементом сознательного опыта. Мы
отгорожены как раз от того, что физически обусловливает
наше сознание, отгорожены экраном самого этого сознания
(экраном, образующим горизонт событий внешнего мира).
Но мы уже договорились, что такой экран - это собственная
жизнь сознания, деятельности, а не отвлечение или какой-
нибудь другой аналитический акт, рефлексивно воспроизво-
димый, и объективные внешние посылки не помогут нам в ее
анализе.

И, кстати, если бы мы могли прямо воспринять ту пляску
электронов, которая совершается в нашем теле и которая,
безусловно, в терминах физической картины является услови-
ем нашего сознания, то мы в ту же секунду умерли бы или
сошли с ума (а может быть сумасшествие и является состоя-
нием, когда из видимого мира перепадаем в действитель-
ный м'икромир?). Подобный феномен известен в исследова-
нии зрения, где различают видимый мир и видимое поле зре-
ния. Если мы увидим последнее, а не видимые в нем предме-
ты, то зрительная структура разрушается. Здесь есть экран
сознания, скрывающий в себе преобразования, лишь на утоп-
ленной базе которых открываются видимые очертания, крас-
ки и т. п. .предметов и их горизонт видения (бесконечный, как
мы уже говорили об экране). Вот если, придерживаясь фе-
номенологического ограничения, реконструировать эти пре-
образования... Но они и есть конечная область моделирую-
щих реализаций по ту и другую сторону точки пересечения,
в которой мы определенно видим предмет, есть прост-
ранство простирания деятельности в мир до и за созерцае-
мым спектаклем!

Итак, Мы частично пояснили понйтиё феномена. ^Фено-
меном> будем называть то обладающее чувственной тканью
образование сознания, которое выступает в объективирую-
щем расцеплении ментального понимательного сочленения и
от бытия в котором мы не можем сместиться к представле-
нию (как психическому объекту), содержащемуся в этом
сращении и соотнесенному с предметными референтами, до-
ступными и внешнему (или абсолютному) наблюдателю. Фе-
номены локальны по отношению к тотальной перспективе
(или замкнуты в своем ми.ре по отношению к ней) и незави-
симы: субъект может лишь добавлять их к внешним наблю-
дательным и логическим определениям - они есть или их
нет. И в них содержится то, что <произошло в действитель-
ности> в смысле испытания мира, в отличие от последующе-
го на1роста, поддающегося гносеологическому анализу в том,
что я называл дуальной структурой сознания. Именно прояв-
ление целого ка'к целого феноменально - феномен есть, так
сказать, его иероглифический знак. И из него черпается ма-
териальный состав объектов, движущихся в этом сдвинутом
измерении деятельности и понимания (ином, следовательно,
чем классическое <явление>). Так звук как феномен музыки
не есть звук-явление (референтный знак и психический объ-
ект, полностью растворяемый своей объяснительной физиче-
ской причиной), и он же есть материальный элемент-стихия
всей музыкальной системы, ее <умная материя>. Это же от-
носится и к звуку-фонеме как элементу системы человече-
ской речи.

Можно теперь определить объекты этого рода - созна-
тельные объекты, имея в виду действия, каких нет в числе
физических. Они отличаются, во-первых, тем, что в объек-
тивных их определениях как особой опытной реальности
мы не можем вполне однозначно, четко и недвусмысленно от-
делить их от сознательного измерения, поскольку они, вмес-
те с физически случившимся, воспроизводятся одновременно
и в пространстве деятельности и понимания, где они одно-
временны самим себе в длящемся, <задержанном> опыте и
сдвинуты от горизонтали реальной временной последователь-
ности (что не позволяет устранить мнимостное значение из
временного определения). Во-вторых, они экранируют себя
и от своего агента, и от внешнего наблюдателя, не совпадая
по своему содержанию с содержанием, переводимым в тер-
мины единой или универсальной идеальной системы отсчета,
охватывающей весь мир. В-третьих, они индивидуализируют
себя своим случанием и воспроизводством, выделены как ин-
32

Дивиды (.хотя при этом на уровне и 6 разрезе наблюдаемогй
субъекта мы не можем получить реальной индивидуальности,
ее, та'к сказать, <единицу>). Ничего этого нельзя, кстати,
сказать о физических процессах и действиях.

Тем самым, перед нами возникает одна очень странная
проблема.

Мы ведь, строя науку, договорились, вместе с Декартом,
Галилеем и т. д. о том, что физические явления мы можем по-
нимать в той мере, в какой они не имеют внутреннего, они
как бы полностью вывернуты вне себя и полностью опреде-
ляются прилегающим к ним пространством информации, ко-
торая содержится в том, что Ньютон так неудачно называл
абсолютным пространством и временем. Абсолютное прост-
ранство и время есть их прилегание извне к предмету или к
вещи, которая сама внутреннего не имеет, она пуста, не са-
моопределяется, а определяется, получая траекторию в
этом всепроникающем, неизменном поле, в этом вместилище,
объединяющем все <далекие> и <близкие> точки, и имплици-
рованном в структуре (а не содержании) физических зако-
нов. Законосообразные высказывания о вещи возможны в той
мере, в какой мы можем представить или вывести эмпириче-
ски наблюдаемые проявления вещи в пространстве и време-
ни в качестве выполнения вещью в эмпирическом собы-
тии некоторого .предельного (или ма.ксимального)  понима-
ния, которое содержится в законах. Иначе говоря, физичес-
кие вещи как бы движимы лучом некоего предельного пони-
мания, они выполняют его на своем теле и своим эмпиричес-
ким случанием. И в той мере, в какой (эта мера и есть <ра-
цио> или пропорция) мы можем их та'к представить, мы
можем связывать их проявления в терминах законов, т. е.
понимать их ка.к закономерно и объективно, независимо от
нашего и любого произвола, случающиеся. Такие допущения
в науке косвенно выплескивались на поверхность такими в
общем-то, казалось бы, физически недопустимыми (и непо-
нятными) вещами, как вызывавшие вечную дискуссию допу-
щения абсолютного пространства и времени, мгновенности
передачи взаимодействий, бесконечных их скоростей и т. п.
Но они есть лишь .квазифизичеокие (или натуралистические)
выражения скрытых допущений системы мышления.

Мы получаем здесь парадоксальную ситуацию, которую
я выражу следующим образом. Именно в той мере, в какой
вещи лишены <душ>, т. е. живого внутреннего принципа, и
мы их понимаем физически, именно в этой мере условия
понимания вещей максимально спиритуализированы и идеа-

33

лизированы. Построение системы классической физической
науки невозможно, например, без допущения гипотетически
максимально мощного интеллекта, не ограниченного прост-
ранством и временем в совершении своих операций. Мы-то,
люди, мыслим оградиченно, должны завершать мысленные
шаги в заданное конечное время и в конечном пространстве
(проведения линий чертежа, расположения и счета единиц
формального исчисления и т.д.), не можем ни в одно мгно-
вение охватить все связи мироздания, ни когда-либо пройти
их в последовательности. Хотя предположение независимого
их охвата, как показывал Кантор, вводя понятие актуально
бесконечного, является условием построения математических
понятий и доказательств (как идеальных абстрактных объ-
ектов). Понятие числа предполагает подятия множества и
порядка, и, чтобы построить его в идеальном мире, нужно
предположить выполненное множество и неизменяющийся на
<далеком>, в бесконечном удалении порядок. Поэтому чело-
век, конечное существо, не может в своих законорождающих
актах мышления не участвовать в приобщении к бес.ко.нечно
полной информации. Есть, следовательно, некая действую-
щая абсолютная информация и есть наши к ней приобще-
ния - приобщения, согласно, например, Лейбницу, отрегу-
лированные и обеспечиваемые в любой последующий мо-
мент (сверхфизичеоким действием или <предустановленной
гармонией>). В более мягкой форме это выражено абстрак-
цией логической бесконечности: все уже есть как бы <в се-
бе>, дано и лишь актуализируется в адеквации знания, в мо-
мент устанавливая истинностное соответствие (трансцен-
дентальное есть чистая форма вся.кой актуализации).

Парадокс здесь в том, что, фактически, когда мы имели
выпотрошенные явления (и физические в той мере, в какой
они выпотрошены), т. е. без внутреннего, - и в этом случае
определимые в луче предельного понимания, где можно по-
строить язык, на котором формулируются законы этих ве-
щей, то когда мы имеем дело с сознательными явлениями,
т. е. явлениями с феноменальным измерением, явлениями,
которые экранируют и индивидуализируют себя, выстраива-
ясь - помимо универсального мира абсолютного наблюда-
теля - в свои (замкнутые или полузамкнутые) миры, то мы
здесь, чтобы вообще что-то понимать, должны распроститься
с ментализмом. фактически - с предметным фетишизмом
идеальных содержаний, со спиритуализмом как своего рода
<материализмом духов>. И должны прежде всего разорвать
ментально-понимательную содержательную связь в цепи со-
34

общения, упомянутый мною логический (герменевтический)
круг. Гениальный Кант уже начал в свое время коперникан-
ски устранять антропоморфический ментализм с его абсолю-
тизацией наблюдения, фетишизмом и т. д. Дальнейшая де-
антропоморфизация идет в ту же сторону - в сторону со-
скабливания человеческого образа с бесконечности.

Если мы показывали, в чем <спиритуализм> мог еще со-
служить полезную эвристическую службу, то теперь, в пони-
мании сознательных объектов, он вовсе уж не годится, по-
скольку они, как бы закручиваясь вбок и на себя, обладают
внутренним, являются информационно емкими (поскольку
кодируют в своем строении сингулярную и локальную ин-
формацию), представляют собой как бы кентавров, пророс-
ших в разнородные области, и, в силу этого, ускользают из-
под управляющей руки предельного, максимального понима-
ния универсальной связности Вселенной. Дело здесь, конеч-
но, в независимом характере действий их реальности и в
принципе относительности. Эти объекты - в том числе и по-
тому, что в любой данный момент извлечение информации из
источника пропорционально их априорной, большей или
меньшей, ем.кости, - не движутся по траектории внутри пол-
ностью определенного (или абсолютного) пространства и
времени, несущего в себе симметрии и информацию <всего
того, что уже есть>. У них оказывается свое собственное про-
странство и время - в сдвиге от этого последнего. В каком
смысле <свое>? - Отличное от множества других, таких же
подобных и от пространства и времени одно-единого или
внешнего Наблюдателя, от универсальной идеальной систе-
мы отсчета, охватывающей весь мир. Условно назовем это
пространство и время феноменальным (или феноменологи-
ческим) пространством и временем. Я имею в виду, конечно,
пространство преобразований или живых состояний, прост-
ранство как распространенность и сообщенность состояния.

Мо'жно выразить это и несколько иначе. Ускользание со-
знательных формаций из-под луча максимального понима-
ния или <выполнения предельно понятого>, которое опреде-
ляло законосообразную траекторию вещи, происходит порож-
дением внутренних продуктов неразложимых взаимодейст-
вий, меняющих (или заново создающих) определенную топо-
логию, пространственно-временное расположение топологиче-
ских (а не объектных) содержательностей сознания или, ес-
ли угодно, хронотоп. Главное - у нас теперь есть куда поме-
стить наши <реальные>, <предметные> действия сознания,
его собственную опытную реальность, для которой можно бы-
35

ло бы строить соответствующие теоретические объекты (из-
бегая при этом сверхфизичеокого воздействия в точке согла-
сования и когеренции живого события знания и понимания).
Именно в этом весь смысл поиска их пространственно-вре-
менного, базового слоя, пространственно-временных характе-
ристик смысловых и символических образований. Дело в
том, что это - объективные характеристики (а не мен-
тально-понимательные). <Свое пространство>, <свое время>
и т.п.- термины реальных событий, а не духов или чистого
ума, термины квазивещественных прорастании субъекта в
мир, вместилища того <внутреннего>, которое недоступно ни
извне, ни интроспекции (хотя это явно живые силы, внутрен-
ний одушевляющий принцип самодеятельности), и теорети-
ческие объекты изображения которого мы не можем помес-
тить ни там (в физике), ни здесь (iB психике).

С учетом этого необходимо сформулировать и своего ро-
да принцип неотделимости - неотделимости наших объек-
тов-.кентавров (по признаку различения <внешнего> и <внут-
реннего>, они и не физические в классическом смысле, и не
произвольно-сознательные или <переживаемые> в смысле
традиционной психологии) от пространства их наблюдения
(которое именно в случае отделимости от них могло быть
переведено в термины внешнего абсолютного наблюдения).
Они <возмущают> наблюдение: то, что до экрана, связано
(не теряясь) с тем, что после экра.на. Феномены сознания
(или феномены реальности сознания) - первые знаки
такой неотделимости. А понятие феномена - расцепле-
ние понимательно-менталистских сращений проявлений жиз-
ни сознания ('как особой опытной реальности), объективиру-
ющее последние в измерении этого феномена (в отличие
от измерения классического явления).

Феноменологическая редукция может быть проделана и
в применении ко многим проблемам традиционного толка -
например, в анализе мифа, в психологических теориях, в со-
циологии и т. д. Я возьму лишь небольшой пример из психо-
анализа, где на понятии так наз. симптома четко прослежи-
вается фиксация интересующей нас <физической>, <телесной>
стороны реальности сознания.

Действительно, что представляет собой симптом? Симп-
том есть косвенное целостное, далее неразложимое и несво-
димое внутри себя, т. е. по отношению .к внешнему миру, вы-
ражение чего-то другого. Например, таковым является (ана-
лизируемый Фрейдом в <Психопатологии обыденной жизни>)
классический пример <ляпсус лингве> - языковой монстр,

36

<невозможное> слово типа begleidigen (<чемоданно>), обра-
зованное из двух немецких глаголов: begleiten - сопровож-
дать и leidigen - наносить ущерб.

При нормальном (не <зафиксированном> на них) функ-.
ционировании психической жизни, та'кие монстры обычно рас-
падаются, не поддержанные связками синтаксиса и стилис-
тики языка в целом, они живут летучей, короткой жизнью.
Но вот предположим, что подобного рода монстры, <невоз-
можные предметы> (напо.мню пространственно невозмож-
ные монстры - изображения знаменитого голландского гра-
фика Эшера) могут, во-первых, быть совершенно разными и
многообразными, а не только языковыми (например, лока-
лизацией и анатомо-физиологическим <рисунком> протека-
ния и реализации полового желания ...в пятке) и, во-вторых,
будучи поддержаны какой-то общей скрытой <логикой> и
внутренними смысловыми связями, оказываться устойчивы-
ми предметными формациями, вполне независимо и матери-
ально воспроизводящими себя в потоке психической жизни
(в частности - в виде визуализаций деятельности). Напри-
мер, те же самые <розовые слоны>, которых я могу видеть
каждый день и которые не распадаются в качестве побочных
<отходов производства> моей психической жизни. Или так
называемые <иероглифы тела>, какими представляется та же
пятка человеческой ноги (о которой я упоминал) и которые
могут быть расписаны в нашем теле и устойчиво, вполне <те-
лесно> существуют, ка'к и другие, подобные им <тела> у дру-
гих людей, отличающиеся от некоторого одного тела, кото-
рым мы все якобы обладаем в некоторой универсальной сис-
теме отсчета внешнего наблюдателя. Может быть, у нас у
всех ка'к раз разные (и многие) тела, в том смысле, что они
все по-разному составлены из таких вот устойчивых <беглай-
диген> и соответствуют разным уровням жизни сознания
(или, если угодно, разным <мирам>)? Ведь таковы рекур-
рентные симпто.мы и формации неврозов и психозов, таковы
устойчивые архетипические сцепления символов сновидений,
фантазмов детских <теорий> происхождения, <первичной лю-
бовной сцены> и т. п.

Пометим лишь пока, что, даже просто вводя такие еще
неясные вопросы и допущения, даже просто гипотезу сущест-
вования подобных сложностей в сознании (ставящих под во-
прос классическое различение между <душой> и <телом>,
<внешним> и <внутренним>, <сознанием> и <материей>, <жи-
вым> и <неживым> и т. п.), мы уже начинаем немного припо-
дымать завесу над тем, что перед нами, исследователями
37

(и перед самим живым агентом событий), экранировано и
через экран чего мы, по правилам классической процедуры
рационального анализа, не могли 'бы пройти.