ПИСАТЕЛЬСТВО И ДЕТОРОЖДЕНИЕ
Если верить журналу "Элль", недавно напечатавшему коллективную фотографию сразу семидесяти писательниц1, то выходит, что женщина-литератор - прелюбопытней-ший зоологический вид: она производит на свет то рома-ны, то детей. Объявляется, например: "Жаклин Ленуар - две дочери, один роман", "Марина Грей - один сын, один роман'У'Николь Дютрей - двое сыновей, четыре романа", и т.д.
Что же это значит? А вот что: писательство - занятие хоть и славное, но слишком вольное; за писателем как за "художником" признаются права на некоторую богемность; поскольку в общем и целом ему поручено - по крайней мере в той Франции, с которой мы имеем дело в журнале "Элль", - подтверждать спокойную совесть общества, то за его услуги приходится платить; и за ним молчаливо признается право жить более или менее по-своему. Но - к сведению женщин: пользоваться этим пактом они могут лишь при том условии, что прежде всего покорятся из-вечному женскому уделу. Женщины живут на свете для того, чтобы рожать мужчинам детей; если хотят, пусть себе пишут, скрашивая свою долю, главное, пусть не ду-мают выходить за ее рамки; им предоставляется возмож-ность отличиться, но не в ущерб своему библейскому пред-назначению, и за богемную жизнь, естественно связанную с писательством, они должны сразу же расплачиваться данью материнства.
Итак, дорогие женщины, будьте смелее и свободнее: играйте в мужчину, пишите, как он, книги; но только не отлучайтесь от него далеко; живите у него под присмот-ром, компенсируя писательство деторождением; можете сделать кое-какую карьеру, но только возвращайтесь ско-рее к своим вековым обязанностям. То роман - то ребе-нок, немного феминизма - немного супружеского долга; авантюризм художественного творчества должен быть крепко привязан к колышку домашнего очага, и от этого движения туда-сюда немало выигрывают как дом, так и творчество: в сфере мифов взаимопомощь всегда плодо-творна.
И вот Муза осеняет своей возвышенностью скромные заботы домохозяйки; и наоборот, как бы в благодарность за эту услугу, Муза, имеющая порой репутацию несколь-ко легкомысленной особы, получает залог респектабель-ности от мифа о родительстве, окружающего ее трога-тельной атмосферой детской комнаты. Итак, все к лучшему в лучшем из миров - мире журнала "Элль": женщина может быть уверена, что ей, как и мужчине, открыт до-ступ к высшему рангу творца. Но и мужчине нечего бес-покоиться: никто при этом не отнимет у него жену, и она несмотря ни на что останется при нем в своем природном качестве продолжательницы рода. "Элль" проворно разыг-рывает мольеровскую сцену: с одной стороны, говорит "да", с другой - "нет", чтобы никому не было обидно. Словно Дон Жуан между двумя крестьянскими девушками2, "Элль" говорит женщинам "вы ничуть не хуже мужчин", а муж-чинам - "ваша жена всегда останется не более чем жен-щиной".
Может показаться, что в присущей женщине-литера-тору двоякой родительской функции мужчина как бы и ни при чем; дети и романы появляются на свет словно сами собой, принадлежа одной лишь своей матери; когда книги и младенцы семьдесят раз подряд заключаются ря-дом в одни и те же скобки, впору и впрямь подумать, что и те и другие суть порождения грез и фантазии, волшеб-ные продукты некоего идеалыюго партеногенеза, который доставляет женщине одновременно и бальзаковскую ра-дость творчества, и нежные радости материнства. Так где же мужчина на этом семейном портрете? Нигде - и всю-ду; он образует здесь небо, горизонт, ту власть, которой создается и вместе ограничивается женская участь. Таков мир журнала "Элль": женщины всякий раз составляют здесь внутренне однородную, устойчивую корпорацию, любовно дорожащую своими привилегиями, а главное - своей несвободой; внутри их мирка мужчина нигде не присутствует, и здесь чисто и вольно раскрывается сила женственности; зато мужчина - повсюду вокруг, он все объемлет со всех сторон, сообщая всему существование; он - предвечная творящая пустота, наподобие расинов-ского божества3. В мире журнала "Элль" нет мужчин, но он всецело сотворен мужским взором и представляет со-бой не что иное, как мир гинекея.
Такой двойственный жест присутствует в любой пуб-ликации журнала "Элль": сперва затворите гинекей, а потом уже давайте женщине свободу внутри него. Вы може-те любить, трудиться, писать, заниматься бизнесом или литературой, но только не забывайте, что на свете есть мужчина и что вы ему не ровня; ваш мир свободен лишь постольку, поскольку зависит от его мира; ваша свобода - вид роскоши, она возможна только при том условии, что прежде всего вы признаете обязанности своей приро-ды. Пишите книги, пожалуйста, мы все будем вами гор-диться; но не забывайте и рожать детей, ибо такова ваша судьба. Иезуитская мораль: можете отступать от морали своего удела, но ни в коем случае не от догмы, на которой она зиждется.